Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

— Ну, в таком случае эти бумажки тебе не нужны, — ответил я и спрятал пятьсот крон обратно во внутренний карман пиджака.

Она подскочила на стуле.

— Но ты же ведь знаешь, как мне нужны эти деньги, Веум! Ты знаешь… — Ее голос дрогнул. — О черт, Веум!.. Ты не можешь так поступить со мной!

Я наклонился к ней.

— Позвони Карин, Сирен. Или отправляйся в больницу. Я помогу тебе. Ты смогла сделать это один раз. Ты сможешь сделать это вновь!

Лицо ее стало серым.

— Слишком поздно. Я не смогу еще раз. То, что случилось с Асбьерном… Все так изменилось… Слишком много всего… — На глазах выступили слезы. — Отдай мне деньги, Веум. Дай мне их! — едва слышно прошептала она.

Я вытащил бумажки.

— Хорошо, Сирен. Смотри, вот тебе четыреста. Но подумай, Сирен. Ты слишком хорошая девушка, чтобы…

Ее пальцы жадно схватили деньги.

— И еще одно.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Если ты знаешь еще что-нибудь, что ты не захотела рассказать мне, то лучше пойди в полицию.

— К фараонам я не пойду!

— Это слишком опасно… Ты видела, что произошло с Хенриком. Не забудь, что ты много значишь для некоторых людей.

— Для кого же?

— Для Карин, вашей матери и меня…

Она осушила кружку и со стуком поставила ее на стол. Улыбнулась мне и сказала:

— Передавай привет Алексу, если сумеешь его отыскать!

Я поднялся из-за стола.

— Подумай обо всем, что я тебе сказал.

— Забирай с собой чертовы клише, пойди домой и повесь их на стену! — заорала она.

Я грустно улыбнулся и ушел. Не успел я дойти до двери, как к ней уже подсел какой-то мужик. Я обернулся посмотреть на него. Здоровый парень с ухоженной бородой, в пиджаке, который мог бы произвести фурор в провинции в 1959 году. Он поздоровался и представился, так что знакомым ее он никак не мог быть.

Я мог бы вернуться и получить по физиономии. Но с другой стороны, она уже давно выросла и стала совершеннолетней. Теперь она сама распоряжалась собственной жизнью и решала, на что ее потратить. Во всяком случае, так было по закону.

Тем не менее при ресторанном освещении она выглядела трогательно юной. Собственное отражение тринадцатилетней давности. Отражение, разбить которое стоило всего четыреста крон.

Я вышел на улицу, оставив ее сидеть в собственном прошлом, окруженной со всех сторон кошмарами, разрушить которые мог лишь краткий миг наркотического опьянения.

Давшая трещину яхта под именем «Сирен», которую унесло далеко в море, где вокруг бушуют высокие волны, а под днищем ужасающая засасывающая глубина.

На улице уже наступили сумерки. Скоро должны были зажечь фонари, а меня ожидала очередная пробка на дороге.

Для сантиментов не было времени, как не было его и для чувств.

На пятом проверенном мной почтовом ящике на кусочке картона было написано полустершимися от дождя чернилами: «Ульсен».

Я съехал с шоссе на боковую проселочную дорогу, которая так резко устремлялась с горы вниз к фьорду, что я почувствовал себя горнолыжником. Дорога привела меня к повороту, заросшему шиповником, на кустах которого висели сморщенные коричневые ягоды, охраняя от незваных гостей спокойствие хозяина. Однако я не послушался предупреждения и поехал дальше.

Внизу переливались темные воды Люсефьорда, больше всего похожие сейчас на глыбы колотого льда. На другой стороне фьорда среди великолепного соснового бора вздымались купола-луковицы дома Уле Бюлля. Слабый свет ноябрьских сумерек был чудесен и загадочен, но не слышалось звуков скрипки, которые выманивали по воскресным дням девушек из уединенных уголков. Но ведь сегодня и был вторник.

Старый хутор расположился на заросшем травой склоне. Темные ели, окружавшие дом, производили довольно неприятное впечатление и создавали своеобразную атмосферу, которая больше всего подошла бы для похорон. Вы ничуть не удивились бы, заслышав в таком месте печальный голос норвежской скрипки феле, запевшей мелодию «В минуты одиночества». Но было тихо. Почти неестественно тихо.

Я остановился на опушке леса, чтобы получше рассмотреть деревянный дом. Низкая крыша была покрыта замшелой черепицей, а дверь сделали такой маленькой и тесной, как будто жилище специально строили для карликов и гномов. На меня смотрели два темных пустых окна. Ни одна из простых белых занавесок, висевших по краям окон, не шелохнулась. Нигде ни малейшего движения. Из трубы не вился дымок.

Лес был безмолвен. Единственной птицей в нем был я. Но и я не пел.

Я подошел поближе.

Похоже было, что дом простоял тут не меньше ста лет. Какой-то крестьянин работал здесь, наверное, не покладая рук, выплачивая аренду господину из главной усадьбы Люсефьорда. Растения, им посаженные, давно увяли, животные его давно уже пребывали на небесах, а сам он лежал где-то неподалеку под землей и горько сожалел о потраченном понапрасну времени.

Я осторожно подошел к одному из окон и, наклонившись, заглянул внутрь. Единственное, что я увидел, было мое собственное отражение в темном окне.

Я загородился от света руками и приблизил лицо вплотную к окну. Комната была пуста.

Зато я смог разглядеть ее спартанскую обстановку. Стол, пара стульев, комод и кровать. Книжная полка в углу. На столе лежала газета и раскрытый журнал. Рядом стояла чашка. Несмотря на пустоту, комната выглядела вполне обитаемой.

Я отошел от окна и завернул за угол. Под маленьким козырьком расположилась дверь. Я попробовал ее открыть — она была не заперта.

Я предусмотрительно распахнул дверь настежь, прижал ее к стене и тщательно осмотрелся, прежде чем войти внутрь. Затем на секунду остановился и прислушался.

Я очутился в той же комнате, какую видел через окно.

И вновь у меня возникло довольно неприятное чувство, что дом обитаем и просто затаился, а дверь вовсе неспроста оставили открытой. В комнате было холодно, но не чувствовалось запаха гнили. Постель разобрана, и когда я втянул воздух, то почувствовал слабый запах кофе.

Я подошел к столу и посмотрел в чашку. Пустая, но на дне сохранились остатки влаги.

На белом поле журнала кто-то написал ряд цифр: 095 44 1 и семизначный номер телефона. Если я не ошибался, это был лондонский номер. Я вырвал лист, сложил его и засунул во внутренний карман.

Затем осмотрел еще раз комнату. Подошел к комоду, открыл все ящики, но не нашел там ничего интересного. Старая летняя одежда в двух первых ящиках, третий был пуст, а в последнем лежали чистые пачки бумаги, конверты и рекламные ручки из банков.

На книжной полке стояли зачитанные детективы и вестерны. Стопка иллюстрированных журналов для мужчин завершала картину. Я раскрыл один из журналов на развороте. Девушка была мне незнакома, и я лишь на секунду задержал на ней взгляд.

Затем я направился на кухню, расположенную на другой стороне дома. На разделочной доске, лежали крошки свежего хлеба, а в ящике стола я нашел горбушку, которую при всем желании нельзя было назвать заплесневевшей.

Я заглянул в стенные шкафы. Консервы и концентрированные супы в пакетиках. Кусочек сыра и банка варенья. Полбутылки сока и жестянка с кофе. Я раскрыл банку, и в нос мне ударил запах свежемолотого кофе.

Дверь из кухни вела прямо во двор.

Я попробовал ее открыть. Можно подумать, что двери в этом доме всегда оставляли нараспашку.

На сырой земле явно были видны следы ног. Кто-то убегал в сторону леса и поскользнулся, но не упал, а успел подставить руку. Причем этот кто-то так спешил, что даже не успел запереть двери.

Я посмотрел на лес. Затем на свои туфли. Они вряд ли подходили для подобной прогулки по горам. Кроме того, начинало по-настоящему темнеть. Короче, все обстоятельства не делали вылазку в лес особенно приятной.

Я прошелся по дому еще раз, а затем вернулся к своей машине.

Собственно, эта поездка не дала мне ничего интересного. Таинственный обитатель дома мог быть Александром Латором. Но мог быть и Хансом Хаугеном, законным владельцем хутора. Но почему тогда он убежал? Или у меня слишком богатое воображение? Может быть, он или они просто пошли в лес погулять… Может быть, если бы я подождал…

Но нет. Ничего из этого не выйдет. Мне нечего тут больше делать. Никто не поручал мне искать Латора. Он сам просил меня забыть об этом деле. Сирен послала к черту, не говоря уже о пожеланиях Данкерта Мюуса…

Может, мне действительно следовало успокоиться, найти тихую бухту и осесть там навсегда.

В Родалене я решился все-таки сделать последнюю попытку и, найдя в кармане достаточное количество мелочи, остановился у телефонного киоска и набрал тринадцать заветных цифр, в надежде соединиться с таинственным абонентом в Лондоне.

Металлический голос ответил: «Здравствуйте, это Сити-банк, Лондон. Пожалуйста, назовите ваш код».